Волонтер «Скорой помощи» Арман Касымов: Минута – это колоссально много

АТЫРАУ, 24 августа. В трудное время проявляются самые главные человеческие качества, появляются настоящие герои. Это медики, волонтеры, социально ответственные предприниматели, которые помогают ближним во время пандемии, делают мир лучше и добрее!Сегодня мы хотим рассказать об Армане Касымове. Арман работает финансистом в нефтяной компании на Тенгизе, а в свободное время помогает врачам «Скорой помощи».

– Арман, из какой вы семьи? Какое у вас образование?

– Я рос у бабушки. Она была финансистом. Работала в городском, потом в областном финуправлении в Гурьеве. Ее кумиром был Динмухамед Ахмедович Кунаев. Она говорила, что я должен на него равняться, быть честным и много работать. На летние каникулы бабушка отвозила меня в аул к своей старшей сестре, которая преподавала химию и биологию в школе. Бабушки уже нет, а ее сестре 90 лет, и она до сих пор верна коммунистическим идеалам. Вот эти два человека меня и вырастили.

После школы я поступил в Астраханскую государственную медицинскую академию. Вскоре плата за обучение там выросла в несколько раз. Для моей семьи это было слишком тяжело. Я вернулся. Позже поступил в Московский университет: получить специальность финансиста. Снова вернулся, потому что папа, он – нефтяник-бурильщик, всю жизнь был главным добытчиком в семье, сильно заболел, я должен был поддержать своих близких. Но учебу не бросил, перевелся на заочный, устроился работать кладовщиком на Кашагане.

– Как получилось, что в 18 лет вы пришли на «Скорую» волонтером?

– Однажды у бабушки подскочило давление. Вызывали «Скорую», машины нет и нет. На следующий день я пошел на станцию «Скорой помощи» ругаться.

Главврач выглядел не просто уставшим, он был изможден.

Глядя на него, мне расхотелось скандалить, я просто спросил, почему «Скорую» приходится ждать так долго? Он популярно объяснил, что вызовов много, а бригад и машин мало. Между вызовами бригады должны успеть и колесо на машине поменять, и салон продезинфицировать, и много чего еще.

Мы помолчали, он покурил и спросил, как бы советуясь: «Как думаешь, Арман, что мы можем сделать»?И тут я сказал: «Давайте я вам буду помогать! Я сам зарабатываю, учебу оплачиваю, помогаю своей семье и по месяцу отдыхаю. Почему бы не потратить это время на что-то полезное».

Я нашел дома женский медицинский халат (до сих пор все посмеиваются, вспоминая меня в том халате) и на следующее утро явился на станцию. Главврач удивился: не ожидал, что приду.

Сначала я только мыл машины между вызовами, убирал в салоне кровь, грязь, рвотные массы. Я мог поменять колесо или лампочку в фаре, разогревал еду для бригады, ставил чайник. Потом мне стали доверять собрать лекарства: я шел к аптекарю, и он мне по списку выдавал медикаменты, перевязочные материалы, врачу оставалось только проверить.

– На вызовы вас не брали?

– В первое время не брали. Но однажды зимой была вспышка гриппа. А на линию вышли всего девять машин «Скорой помощи». Для сравнения – сейчас у нас работают 46 машин и все заняты по полной. Я только приехал с вахты, прихожу на станцию, а мне говорят – собирайся, заменишь санитара в бригаде. Нужно было таскать носилки, биксы (круглые металлические контейнеры для медикаментов, врачи в шутку называют их «мантоварками»), что-то подать, принести. Главное, мне сказали: «Никуда без спросу не лезь и ничего не трогай».

Оказавшись на линии, я понял, что минута – это колоссально много.

За минуту можно человека спасти или потерять. Поэтому я очень старался, чтобы у моей бригады всегда все было под рукой.

Так я ездил со «Скорой» на вызовы три года, когда приезжал с вахты. Об этом мало кто знал из знакомых. А потом один британец, с которым мы вместе работали на Кашагане, рассказал обо мне атырауской газете «Ак Жайык». И все стали показывать на меня пальцем. Приезжаем к больному, чтобы оказать помощь, а внимание переключается на меня: ты же «тот самый»? Просили сфотографироваться. Мне это не нравилось, потому что я другой смысл вкладывал в эту работу. Одно время даже перестал выезжать.

– Сколько времени вы бесплатно работаете на «Скорой»?

– Двенадцать лет. Когда я не на вахте, почти все время на «Скорой». За это время разные были ситуации.

Однажды поступил срочный вызов. На трассе авария с участием нескольких автомобилей. Мы приехали первыми. Там были погибшие, много пострадавших. Связались со станцией: другие бригады едут на помощь, но еще далеко. Врач командует: «Арман, займись сортировкой!» (это значит – надо определить, у кого какая степень тяжести), меня этому уже обучили. Я провел сортировку, вижу, что много тяжелых, если немедленно не оказать им помощь, то до приезда других бригад они не доживут.

Невозможно в такой ситуации просто стоять и смотреть.

Поэтому я стал делать все, что знал, чему меня научили, перекрикивался с врачами, правильно ли делаю? Они отвечали: все правильно! Мне удалось стабилизировать состояние двух тяжелых пациентов до приезда других бригад «Скорой помощи».Сейчас я уже могу и дефибриллятор подключить, и подготовить инструменты для интубации. Знаю, когда и что надо подать.

– А кроме вас волонтеры на «Скорой» еще есть?

– После той публикации в «Ак Жайык» многие захотели тоже стать волонтерами. В основном, это те, кто сам столкнулся с кризисной ситуацией, видел, как «Скорая» боролась за жизнь их близких. Был момент, когда на станции одновременно работали сразу 30 волонтеров. Но на вызовы пускают только самых опытных, которые себя хорошо зарекомендовали.Есть и такие «волонтеры», которые приходят, только чтобы сделать красивые фотографии, чтобы о них говорили и писали. Есть те, кто просит «чистую» работу. Говорят, что не будут возиться с бомжами, алкашами и теми, кто под себя ходит. Но это нормально, на «Скорой» и чистая работа найдется. Например, ребята до карантина начали вести в Инстаграме страницу нашей станции «Скорой помощи», чтобы показать людям, какую огромную работу делают наши врачи.

В целом ситуация на «Скорой» меняется к лучшему. Уже нет такой нехватки людей, как раньше. Популярность профессии врача, фельдшера «Скорой помощи» у выпускников, по крайней мере нашего атырауского медицинского колледжа, сильно возросла. Если раньше никто не хотел здесь работать, то теперь сами приходят, просят взять.

– Что вы делали во время карантина?

– Сейчас я работаю на Тенгизе. В июне меня привезли оттуда с подозрением на ОНМК (острое нарушение мозгового кровообращения). Пока лежал в больнице, видел, как девчонки-медсестры впятером таскают тяжеленные баллоны с кислородом.

Когда меня выписали, я написал в фейсбуке: «Нужны санитары-добровольцы для работы в «красной зоне»».

Первыми откликнулись двое парней и две девушки. Я их предупредил: «Если мы туда зайдем, то, наверняка, заболеем, поэтому домой вернемся нескоро». Они согласились, а врачи были в таком положении, что были вынуждены принять нашу помощь.

Помните фильм «Спасти рядового Райана»? Там есть эпизод, когда союзники высаживаются в Нормандии, их из пулемета расстреливают, и все гибнут. В больнице было примерно то же самое. Медсестры бегают, мы бегаем. Кричат: «Баллон в третью палату!» Бегом тащим баллон, не успели… Из другой палаты кричат «Срочно – баллон!» и мы бежим туда. Вот в таком режиме все работали.

– Вы не боялись заразиться?

– Все боятся. А что делать? Кажется, я даже знаю, в какой момент заразился. Мы принесли баллон одной бабушке, ей было очень плохо. А у нас с напарником очки запотели, ничего не видим. У медиков есть способы, чтобы очки не запотевали. Но в экстренной ситуации, когда перед тобой человек умирает, некогда об этом думать. Поэтому мы сняли защитные очки и работали без них.

Часто врачей обвиняют в том, что они по глупости или халатности не соблюдают меры безопасности. На самом деле, очень сложно работать в СИЗах, иногда невозможно. Поэтому врачи в критических случаях идут на риск, подставляют себя, чтобы спасти пациента.

После того, как переболел с осложнениями, в больницу меня больше не пускают. Говорят: «Иди лечись, как следует». К счастью, туда уже пришли другие волонтеры. Большинство из них осознанно приняли на себя все риски. Они попрощались со своими семьями, сняли отдельные квартиры и не ходят домой, чтобы домашних не заразить. Правда, как обычно, есть и такие, которые наденут противочумный костюм, сфотографируются и уходят. Некоторые полдня поработают и начинают раздавать интервью о том, как у нас все плохо, как система прогнила. Пару баллонов отнесли и уже такие выводы делают.Некоторые волонтеры работают не в больнице, а кормят врачей обедами или привозят питьевую воду врачам и пациентам. Каждый, кто хочет, может оказать помощь.

– Вас отправили поправлять здоровье. Чем занимаетесь в свободное время?

– Я уже хорошо себя чувствую, тесты показывают, что я здоров. У меня есть знакомые выпускники медколледжа. Мы на своих машинах бесплатно выезжаем к друзьям, знакомым, ко всем, кто к нам обращается. У нас есть средства защиты, тонометр, пульсоксиметр.

Бывает, что бабушка чихнула и уже испугалась: не коронавирус ли? Мы приезжаем, успокаиваем, если температура, давление, сатурация, пульс в норме. То есть, снимаем тревожность, и человек уже не будет звонить в «Скорую» только для того, чтобы успокоиться. Так мы немного разгружаем медиков. Если видим, что есть симптомы заболевания, вызываем бригаду.

Лучше самому что-то делать, чем сидеть и ругать государство. Ведь мы сами и есть государство.

– Вы стали амбассадором государственного проекта Birgemiz: Saýlyq. Что это за проект?

– Министерство информации инициировало общенациональный волонтерский проект Birgemiz. Он включает несколько направлений, в том числе – привлечение волонтеров в сферу здравоохранения. Мне предложили быть амбассадором этого направления.

В 2020 году мы должны были встречаться с людьми, привлекать волонтеров для работы не только на «Скорой помощи», но и в хосписах, поликлиниках, больницах. Из-за карантина пришлось часть планов скорректировать. Зато без всяких официальных церемоний мы бросаем клич в соцсетях и люди откликаются. Это и есть реализация проекта: привлечение волонтеров в сферу здравоохранения.Мы и раньше сами проводили встречи для жителей города, в трудовых коллективах, в колледжах, институтах. Я размещал посты в соцсетях, приглашая тех, кто хочет научиться оказывать первую помощь. Приглашали на станцию «Скорой помощи». Выезжали в трудовые коллективы. Рассказывали, как распознать инфаркт, инсульт, что делать до приезда врачей. После этого люди уже не ругают нас в соцсетях, а понимают, как «Скорая» работает и не растеряются, если нужно будет оказать первую помощь.

– А в других городах волонтеры работают на «Скорой»?

– Насколько я знаю, пока только в Атырау. В прошлом году к нам приезжало руководство Национального координационного центра экстренной медицины, который координирует работу «Скорой» по всей республике. Мы с ними заключили меморандум, что в 2020 году будем внедрять атырауский опыт по всей стране. Но из-за карантина эту работу пришлось приостановить.

– Как долго вы планируете этим заниматься?

– Я часто отправляю всё «на три буквы» и ухожу. В такие моменты последнее, что я хочу видеть в жизни – это «Скорая». Но через неделю всегда возвращаюсь.

Я помню себя восемнадцатилетним, когда пришел на станцию в первый раз. Я хотел помогать своему городу, своей области. И в этом смысле ничего не изменилось. К счастью, моя должность сейчас позволяет мне работать удаленно. Руководство компании знает, чем я занимаюсь, и поддерживает.

Моя семья сначала относилась скептически к тому, что я сутками пропадаю на «Скорой». Даже по лицу бабушки я видел, что ей эта затея не нравится. Но она ничего не сказала. Иначе всё, чему она меня всю жизнь учила, было бы неправдой.

С моей будущей женой мы тогда только начинали встречаться, она меня не отговаривала, но тоже была не в восторге.Теперь уже все поняли, что это выгодно (смеется). Если кому-то из домашних врач назначает уколы или капельницы, не надо искать медсестру, я сам все умею делать. Супругу я не переубеждал, просто привел ее на станцию, посадил в диспетчерскую, она слышала все эти переговоры по рации, почувствовала атмосферу, и сама всё поняла.

– Как вы считаете, врачи «Скорой» – герои?

– Для них каждый вызов – это неизвестность. ДТП, преждевременные роды, инсульт, ножевое ранение… Задача «Скорой» – каждый раз быстро сориентироваться в ситуации, стабилизировать больного и успеть довезти до больницы. Для меня это героизм и настоящий подвиг.

Работать на «Скорой» не только трудно, но и небезопасно. При мне человек разозлился на то, что «Скорая» долго к нему ехала, и ударил врача утюгом по голове. Другой вызвал неотложку, потому что палец прищемил. Мы ему говорим: «У нас столько вызовов к тяжелым больным, а вы из-за пальца вызываете». Он обиделся и спустил собаку с цепи. Мы всей бригадой улепетывали. Потом вечером, когда смена закончилась, меня поразило, что медсестры между собой обсуждали не сам факт агрессии, а то, что босоножки жалко, порвались. Для них это будни.

Неприятно, когда люди пишут ерунду в соцсетях. Например, однажды нашей бригаде пришлось принимать роды в машине. Не успели довезти до роддома, остановились под мостом, приняли двойню и потом доставили маму с детьми в областную больницу. Тут же появилось фото в инстаграме – вот, мол, «Скорая» в Атырау просто так стоит под мостом, а где-то люди ждут. В комментариях как нас только грязью не поливали. А роды были тяжелые. Отец детей был тоже в машине, переживал. Сказал мне: «Парень, если все будет хорошо, сына твоим именем назову». Он даже не знал, как я выгляжу (я в маске был), как меня зовут. Потом позвонил на станцию «Скорой помощи», нашел меня и слово свое сдержал.

Семья русская, одного сына назвали, как планировали, Станислав, другого – Арман.

Эти мальчишки сейчас уже в школу ходят.

В другой раз кто-то сфотографировал, как я вечером сижу в машине «Скорой помощи» и донер ем. Тоже писали: ««Скорая» стоит, прохлаждается». А мы весь день мотались по городу и области, не обедали и не ужинали.Я ведь вообще человек со стороны. Мне разрешили в эту сферу войти, но я – не врач.

Когда их ругают, меня это вроде бы и не касается. Но я-то видел, как это внутри все происходит, как они борются за каждого пациента. И я хочу, чтобы люди знали об этом, не делали поверхностные выводы, относились к врачам с уважением.

Источник: holanews.kz